Гор Геннадий - Изваяние
ГЕННАДИЙ ГОР
ИЗВАЯНИЕ
Фантастический роман
В новой книге Геннадия Гора мы встречаемся с редким жан-
ровым сплавом. Волшебная сказка - и трактат о сложнейших
вопросах философии искусства, мемуары - и научная фантасти-
ка, история литературы - и детектив... Так же сложна и проб-
лематика романа. Автор размышляет о времени и бессмертии, о
природе слова и парадоксах логики.
Как всякая сказка, роман Геннадия Гора одарен светом
мечты. Он пронизан тягой к творчеству и знанию, он утвержда-
ет возможность гармонического единства человека, природы и
культуры. Вне такого единства невозможно ни счастье, ни
бессмертие человечества. Прообраз этого бессмертия и счастья
является нам в искусстве, в народных сказках, в созданиях
поэтов и художников. Вот почему главная героиня романа -
Офелия, женщина-книга, романтический символ поэзии, сказки,
мечты...
Сегодня вставил ты глаза мне
И сердце в грудь мою вогнал.
Уже я чувствую желанье.
Я, изваянье,
Перехожу в разряд людей.
К. Вагонов
У нее были глаза, рот, нос и имя. Ее звали Офелия. Но
иногда ее называли просто книгой.
Девушка-книга или книга-девушка? А может, просто "полус-
кульптура дерева и сна", как сказал один поэт?
Но если бы это было только скульптурой, каким-то неиз-
вестным составом склеенной со сном! Нет, это было явлением
куда более химеричным, чем обычный человеческий сон.
Книга? Но кто же поверит? И что это за книга, которая не
стояла на полке, прежде чем войти в меня и навсегда слиться
с моим сознанием? Она была со мной, после с другим, а до не-
го и до меня с тысячами - слово, картина и одновременно жи-
вое существо.
Когда она хотела пошутить, она называла тебя читателем.
Лукавое, старинное, наивное слово. Читать? Про что читать?
Зачем? Для чего?
Да, она называла иногда себя книгой, хотя у нее был смею-
щийся девичий рот и круглые красивые руки ожившей статуи или
богини. Она смеялась. Она плакала. Она ревновала тебя к дру-
гим девушкам, которые были просто девушками, а не богинями,
управлявшими твоим временем и твоей судьбой.
Я не хочу ничего объяснять. Пусть объяснит за меня сам
век. Но он разучился объясняться с такими, как я.
Я долго отсутствовал, а когда появился здесь, в земное
бытие уже вкралась чужая мысль, занесенная, как космическая
пыль, из других миров.
Она и была олицетворением этой тревожной вкрадчивой мыс-
ли, мысли с длинным лицом и двумя большими, слишком большими
насмешливыми глазами.
- Офелия!
Я звал ее, я кричал в тюрьме, пытаясь пробиться к ней
сквозь время и сквозь сырые, толстые, пропахшие парашей сте-
ны.
- Офелия!
И она приходила, и стены расступались, и я снова попадал
в тот сад, где впервые встретил ее, или на берег реки, над
которым медленно проплывали облака моего детства.
Она переносила меня с собой сквозь время и сквозь страх,
сквозь ожидание скорого и неизбежного расстрела. Ведь она
была и книгой, но оставалась девушкой с большими глазами, с
кусочком неба или синей волны на своем смеющемся лице.
Затем наступал перерыв и начиналась новая глава. В этой
сравнительно безмятежной и спокойной главе я еще пребывал на
воле. Но я был чужой всем и даже самому себе. И вот тогда
появлялся автоматический воспитатель, механический толмач,
электронный философ, полу-Гегель, полу-Спиноза, а может, и
Кант с рыжими усами и выгоревшей на солнце бородой. Из како-
го материала сделали этого полу-Спинозу? - думал я. Чей мо-
делированный мозг положили в его непробойную сверхпрочную
голову?
- Я добрый, веселый, от
